 Искусство танца на льду постоянно совершенствуется. Спорт с его острой конкуренцией, духом борьбы не терпит застоя. Всегда находятся ищущие люди, которые привносят свое, новое, пытаются выйти за рамки привычного, устоявшегося. Что движет ими? Потребность в творчестве? Или стремление во что бы то ни стало быть непохожими на других? Оправдан ли риск новатора, если он, экспериментируя, снижает спортивные результаты? Следует ли при создании танца учитывать вкусы судей, публики? Попытаюсь поискать ответы на эти отнюдь не простые вопросы. Но сначала небольшой «исторический экскурс».
Великие Кортней Джон и Дорис Дэни. Мы их, к сожалению, не видели на льду. Но Жук в свое время показал нам фильм, где они были сняты. Незапамятных времен лента, но какое счастье, что нам пришлось ее посмотреть. Они исполняли квикстеп — танец, который вызывал у пас зевоту, а они его танцевали с увлечением, партнерша смеялась от радости. Фильм был немой, но мы «слышали», как смеется Дорис. Ее эмоции были переданы пластикой движений. Танец оставлял огромное впечатление, так это было исполнено! Так это было преподнесено!
Два десятилетия назад, когда я начала выступать, фантазия танцоров не уходила дальше бальной классики. Постепенно отдельные фрагменты народных танцев осмеливались включать в программу в качестве составных частей. Сами по себе фрагменты произвольного танца имели какой-то свой сюжет, но внутренней связи между ними не было. На таком общем фоне выделялись лишь несколько танцев. Они мне запомнились, и оценила я их больше как зритель, потому что сами мы в то время не умели делать ничего. Мне нравились тогда программы Евы и Павла Романовых, основанные на материале латиноамериканских танцев. Венгерская пара Корда — Вашерхели была далека от призовых мест, но спортсмены отличались тем, что танцевали не безликие танцы, а свои венгерские чардаши. У красивой французской пары Мартен — Гамешон был довольно своеобразный танец, построенный в основном на данных партнерши, изящной, грациозной, «балетного» склада девушки.
Таулер и Форд станцевали «Сиртаки», использовав музыку Теодоракиса из фильма «Грек Зорба», который тогда только вышел на экраны. Они очень своеобразно ее интерпретировали. В первых шагах был намек на греческий танец, а затем следовала оригинальная, с множеством интересных находок произвольная композиция. Позже, в 69-м году, когда мы к ним подошли вплотную, они показали новый произвольный танец, куда менее удачный, чем «Сиртаки», он не производил целостного впечатления, в него были включены элементы парного катания, какие-то новые поддержки — танец, что называется, в стиле «модерн», совсем не убедительный с эстетической точки зрения. Но они и в нем показали себя людьми ищущими, они шли от себя...
И мы шли от себя, когда в 68-м сделали «Озорные частушки». Мы почувствовали свою силу, почувствовали, что готовы к созданию большой и сложной работы. Когда мы впервые исполнили этот танец, многие специалисты не высказывались ни «за», ни «против», а скорее недоумевали: «Ничего нельзя понять, так быстро вы все делаете, так мелко. Как сумасшедшие носитесь. Зачем это надо? Невразумительно!» А потом глаз привык, постепенно танец «вычистился», и стало ясно, за счет чего мы будем выигрывать ближайшие шесть лет. Чтобы освоить этот стиль танца, даже просто выучить его, надо было иметь такую техническую основу, как у нас с Горшковым, такого постановщика, как Елена Чайковская. Это был принципиально иной подход к произвольному танцу. И судьи отметили: и сложность, и техничность. Танец полностью отвечал духу времени: ведь именно тогда решалось, быть или но быть танцам па Олимпийских играх. Как раз недостаточная их техническая сложность считалась препятствием для включения в олимпийскую программу. Мы продемонстрировали высший спортивный «пилотаж», убедительно доказав, что все это трудно, что это совсем другое по сравнению с тем, что было принято,— другие фигуры, другая мышечная работа, другие тренировки.
Мы угадали время. Не потому, что обладали каким-то чутьем. Время само нас выбрало. То время было наше. Сейчас оно другое. Вот почему непревзойденных не бывает. Когда мы видим великую Гельцер в хронике, мы улыбаемся. Я смеюсь, когда смотрю нашу программу 70-го года, которая считалась архисложной, как и вызывают у нас с Сашей улыбку обязательные танцы Таулер и Форд, казавшиеся нам когда-то пределом совершенства.
 |
 |
| Оба снимка из ГИТИСа. Сценическое мастерство — первый. Занятия по народному танцу — второй. |
За десять лет, что мы не выступаем, танец очень изменился. Он стал динамичнее, выразительнее, стал ярче преподноситься, «танцевальнее», больше экспрессии, индиви-дуальнее интерпретируется музыка, гораздо больше каких-то нововведений, находок, нюансов. Это совсем другое зрелище. Свободнее позы, прогиб другой, работа корпуса другая (раньше мы катались с прямым корпусом). Прогресс во всех компонентах: позиция ближе, параллельность бедер, плеч стала чище, дуги круче, амплитуда движений шире. Словом, совсем другой спортивный уровень. Да и выучены сейчас спортсмены иначе, они лучше владеют телом. Больше стало льда, много тренируются, поэтому и произошел такой качественный скачок. Но ведь все относительно. Если средний уровень мастерства вырос, это не значит, что стало больше способных, одаренных, талантливых. Талант — это редкость во все времена. Далеко не всегда обладают талантом лидеры и чемпионы, хотя мы им аплодируем, мы ими гордимся, мы ждем от них совершенства. Первыми можно стать потому, что другие слабее.
Мне кажется, что лидеры и те, кто претендует на эту роль, должны прислушиваться к требованиям, которые предъявляют к ним — не судьи, не публика,— а сами танцы на льду. По этому самому большому счету мы и спрашиваем с чемпионов. Наталья Бестемьянова и Андрей Букин — очень удачно сформированная пара. Букин танцор с опытом, он катался раньше с другой партнершей. Бестемьянова из одиночниц, что имеет существенное значение. Колоритная фигуристка, этакая «рыжая бестия», с совершенно очевидными актерскими данными. И физически очень одаренная — резкая, гибкая, ловкая, пара очень быстро продвинулась. Так бывает, когда кто-то из партнеров уже имеет опыт: один накатывает другого. Они экономят время по сравнению с теми, кто начинает с нуля.
С первых же своих выступлений Бестемьянова и Букин заявили о своих больших возможностях, которые скоро реализовали. Яркие, интересные, очень выносливые. У них долгое время были пробелы в обязательных танцах. Это обнаруживалось при выполнении ими некоторых технически сложных элементов спортивных танцев. Судьи прощали им этот недостаток за яркую индивидуальность.
Эстетика танцевального стиля Бестемьяновой и Букина, по-моему, спорна. Яркость, импозантность, артистичность — все это прекрасно, но когда при этом имеется чувство меры. Тогда это может служить примером. Это — класс! Фигурное катание настолько сегодня популярный вид спортивной деятельности, так широко освещается всеми средствами массовой информации, что стало частью нашей культурной жизни. Люди смотрят выступления фигуристов по телевидению, слушают музыку, под которую исполняется программа, и когда это преподносится им как эталон, они в это верят. Но, отдавая должное их искусству, расточая восторги, нужно хоть изредка, пусть осторожно, но все-таки сказать о том, что не все и не всегда безупречно даже и в танце чемпионов. Вкусы зрителя формируются искусством, в том числе и искусством танца на льду.
Марина Климова и Сергей Пономаренко. Это и блеск, и музыкальность, и утонченность. Все это они продемонстрировали в танце, поставленном на мелодии Кальмана, Штрауса. В 85-м году они сделали программу в ином музыкальном ключе. Говорили, что новый танец не в их стиле. Готова с этим согласиться, но считаю, что они поступили правильно, сделав «не свою» программу. Если ты претендуешь на высшие награды, ты должен доказать, что вышел на такой уровень виртуозности, что сможешь сделать все «своим».
В 86-м они снова возвращаются к вальсу, еще глубже разрабатывают любимую тему — опять блеск, красота, изящество. Они снова показали себя с лучшей стороны, доставили удовольствие публике. Но вместе с тем они остались там, где были, не пошли дальше. Они поступили благоразумно, но такой прагматизм мне импонирует значительно меньше. Найти себя, создать свой образ — огромное достижение. Но чемпионы идут дальше.
Каждый выбирает свой путь к вершине. Но чемпион должен быть узнаваем. Все в нем должно быть «чемпионским» — облик, манера себя вести, музыка, костюм, показательные номера, какие программы он выбирает из года в год. Сложилось мнение о Климовой и Пономаренко, что им «идет» Штраус, что их уровень — оперетта, а острохарактерные танцы не их амплуа. Пока они его еще не опровергли. Зачем делали Торвилл и Дин «Болеро»? Зачем шли па такой риск перед Олимпийскими играми? У них был свой «образ», а они взяли и создали другой перед самым ответственным стартом в своей жизни. Они исполнили дерзкий, спорный танец. Именно потому, что они были чемпионы, им важно было не просто выиграть олимпийские медали, по открыть направление, распахнуть дверь в неизвестное. Я за таких чемпионов!
Я за таких чемпионов, как Моисеева и Миненков. Они задолго до «Болеро» Торвилл и Дина исполнили тематический танец на музыку Бернстайна к «Вестсайдской истории» и тем самым... проиграли свою, можно сказать, «законную» золотую медаль. Я думаю, что они не меньше к пой стремились, чем другие, но, когда создавался танец, они не о медали думали, а о своем танце. Кто-то сказал из известных режиссеров: «Если ты хочешь кого-то потрясти, ты прежде всего сам должен быть потрясен». Вот они были такие. Что танцевать — это было для них самое важное, это переживалось, это ценилось по самому большому счету. Если им хотелось что-то делать, они это делали. Может быть, потом и наступало разочарование — всегда обидно, если ты не понят,— но они не меняли своих принципов. «Конъюнктура» их не интересовала. Их ругали, их критиковали, им занижали оценки. Они страдали от этого, но оставались верны себе. Были у них ошибки, были просчеты, заскоки, но все, что они делали, это всегда было интересно, даже их ошибки и перегибы.
Бестемьянова и Букин оставят свой след в танцах на льду. Их будут вспоминать за яркость, самобытность, экспрессию. Климову и Попомаренко — как высокотехничную, гармоничную, изящную пару. Моисееву и Миненкова вспоминают и сейчас, потому что они реформаторы. То, что они не добились тех результатов, на которые могли бы рассчитывать по своему классу, вполне объяснимо. «Вестсайд-ская история», тематическая программа, не могла но насторожить судей. Она шла вразрез с традицией: посягнуть на такое могут себе позволить либо те спортсмены, которые имеют большой авторитет, либо те, которые на голову выше остальных в техническом отношении. «Вестсайдская история» была исполнена далеко не безукоризненно. Когда мы с Сашей в 70-м году вышли с экспериментальной программой, успех, не был нам гарантирован. Но мы прокатали свой танец чисто, па одном дыхании, нигде не сбились, не запнулись, не зацепились. А Ирина и Андрей во время исполнения своего новаторского танца упали. В спорте же претендуешь — докажи.
Возможно, выступи они со своими исканиями на более сером фоне, они добились бы большего. Но их преследовала по пятам такая сильная пара, как Лииичук и Карпоно-сов. Они не желали выжидать. Их стремление к максимальному результату достойно уважения. Без этого нет спорта. Как разрешить это противоречие?
Я за эксперимент. Но здесь нужно придерживаться особой тактики, что ли. Можно выделить два ее этапа грубо, но понятно. Когда спортсмен начинает свою карьеру, он может и должен экспериментировать — терять ему нечего. Когда он зацепился за место в элите, ему иной раз приходится придерживаться существующих канонов, правил, традиций, чтобы приблизиться к эталону. А эталон уж никак не авангард. Если ему удалось запять позицию лидера благодаря такому компромиссу, дальше думающий человек использует свое видное — со всех сторон — положение и начнет новые поиски, и все пойдут за ним и тоже будут искать. Если у него не хватит способностей и характера, он будет цепляться за свое место, за свои прежние находки, ставшие штампами, и сгорит на них. И следующие, стоящие за ним, если они стараются держаться своего предшественника, который сгорел на своем деревянном коне, стараются ему подражать, чтобы понравиться судьям, тоже в результате останавливаются в росте. И вот тут-то вырываются вперед пятые, шестые, более оригинальные, более смелые...
Но я считаю подвигом, когда лидер решается пойти на риск в своих поисках, в своих идеях. Пример такой тактики Торвилл и Дин. Пример недальновидных чемпионов — Ли-ничук и Карпоиосов. Многие отмечали в тот момент, когда они, обыграв Моисееву и Миненкова, стали первыми, что они идут по нашему с Сашей пути. Может быть, для такого мнения и были основания, в конце концов мы ученики одного тренера. Но исключено, что они импонировали и судьям и публике в числе прочего еще и потому, что напоминали тех, кто очень долго был лидером. Но прошел год, другой, и это сходство, тот же стиль, те же приемы, то же направление стали им мешать. Время было уже другое. Появились новые тенденции в танцах на льду! А они продолжали танцевать то, что было ново и интересно когда-то, что нравилось тем, кто «ходил на нас». Сколько-то они еще продержались, пока сохранялась инерция восприятия, а потом случилось то, что не могло не случиться,— поражение.
Есть еще один момент соревнований по фигурному катанию, который надо принимать во внимание при размышлениях об амбициях, творческих и спортивных,— судейство. Судейство в фигурном катании — вещь очень непростая. Особенно в танцах. Здесь нет точных критериев. Ну, сложность... А что такое «сложность»? В правилах это не оговорено. Я, например, могу считать сложным простое движение в быстром темпе. Или простое движение, которое исполняется в неудобном положении — выглядит просто, но технически трудное. Сложным может быть медленное движение, которое выполняется рооерно, с наклоном. Сложными могут быть теми, частота движений. Многогранно понятие «сложность», а «артистичность» тем более. Одни считают артистичным фигуриста, у которого красивое лицо и улыбка. Другой ценит большой шаг, третий — музыкальность, гибкость.
Конечно, в компетенции судей сомневаться не приходится. Как правило, все они бывшие спортсмены. Но при расплывчатости в определении правил слишком большую роль играет личный вкус: люди-то разные, из разных стран, разного возраста, разного воспитания, с разной эстетической платформой. Они могут иметь и пристрастия. Когда мы выступали с Сашей, мы не знали своих судей. Иногда Чайковская говорила: «Вот идет судья, поздоровайся с ним». А я спрашивала: «Кого судит этот судья?» — «Этот судья судит тебя. Судил тебя сегодня утром и будет судить завтра вечером». Мы здоровались с ними, слушали их, когда они иногда к нам подходили, что-то советовали, но какие они люди, не имели представления. Мы воспринимали их как специалистов. Как нужно вести себя с судьями, я не могу посоветовать. Мои ученики, думаю, знают своих судей,— кто из них добрый, кто злой и, наверное, помнят, какие оценки им ставили. Нам как-то жилось проще. Мы ко всем судьям относились ровно, думали: «Раз низкую оценку поставил, значит, что-то было плохо...» Теперь как тренер я знакома со многими судьями, но должна отметить, что лишь нескольким из них могу полностью доверить оценку труда моего, моих учеников. К сожалению, большинство из них — это люди, для которых все же основной критерий: «нравится или не нравится». Поэтому для внутренней оценки того, что я делаю, я больше ориентируюсь на специалистов, своих коллег-тренеров — наших и зарубежных.
Важно уяснить себе одно. Судейство всегда отражает общественное мнение в фигурном катании. Не судьи или, вернее, не только судьи в конечном счете определяют, кому становиться чемпионом. Пресловутая судейская предвзятость и почтение к авторитетам не помешали в свое время Таулер и Форду совершить бросок с четвертого места на первое. Позже подобный скачок совершили их соотечественники Торвилл и Дин. Да, судьи консервативны, как и большинство людей. Они, кроме того, обязаны проявлять осторожность, не поддаваться первому впечатлению. Но но судьи диктуют направление развития фигурного катания. Это делают спортсмены. А судьи, как это происходит и с публикой, постепенно привыкают к новому и принимают его. Так они привыкли в свое время к нам. Так они привыкли к новациям Торвилл и Дина. Мне думается, что именно достижения и открытия этих двух спортсменов, несмотря на то, что они уже несколько лет не выступают как любители, продолжают служить вехами на пути развития танцев па льду.
Тенденции в танцах выделить трудно, потому что здесь существуют разные школы, с разными традициями. Танцы созданы были в Англии, и в манере английских танцоров чувствуется влияние классических образцов. Американцы катаются по-своему. А советская школа отличается от той и другой. У нас все построено па традициях русского и советского балета, наших народных ансамблей. Отсюда наш своеобразный стиль. Иной раз наши коллеги за рубежом берут русскую музыку, но исполняют ее по-своему. Или наши фигуристы берут музыку американских композиторов и исполняют ее в стиле нашей школы. В результате происходит взаимообогащение и поиск новых выразительных средств. Если у нас учатся артистичности, то мы иной раз учимся у них особым приемам техники.
Последние десять лет у нас велись поиски по пути оригинальной балетмейстерской мысли. Кто оригинальнее, интереснее и новее выразит себя в танце, тому отдавалось предпочтение. Но мы слишком увлеклись, утратили чувство меры, так что равновесие было нарушено. Торвилл и Дин достаточно недвусмысленно намекнули нам своими танцами последних лет, что неплохо бы посмотреть вниз, увидеть свои ноги, свои коньки и призадуматься над тем, а что там делается в тот момент, как мы всецело заняты созданием художественного образа. Нас вернули в спорт. Так что сейчас уже идет поиск в плане изобретения новых средств, наших, специфических, ледовых. Так, если раньше мы много брали из балета, сейчас начинаем придумывать новые элементы, оригинальные приемы владения коньком...
 |
| Ева и Павел Романовы. Лидеры мирового спорта в середине 60-х годов. |
Мы танцуем на льду. Если наш танец скорее подходит для сцены, значит, он не имеет смысла. Точно так же лишены смысла заимствования из акробатики. Это обращение к чужеродным средствам, уводящим от танца в сторону парного катания. Это не будет и парным катанием, если, взявшись за руки, кататься, не владея ни позицией, ни танцевальностью,— просто кататься под музыку, проделывая разные акробатические трюки.
Я думаю, сложность, как таковая, не даст в будущем особенного преимущества спортсменам. Безусловно, что-то будет придумываться и в этом плане, но явный уклон наметился в сторону качества исполнения. Мне это по душе. Я вообще за академизм. Когда мы говорим «классический танец», мы видим «Жизель», видим «Лебединое озеро», «Спящую красавицу». И в фигурном катании то же самое. Хотя это несравненно более молодой вид искусства, но за прошедшие годы уже и здесь наметилось свое понимание академичности исполнения. Речь идет именно об исполнении, сам по себе танец может быть и классическим, и современным, и эксцентрическим. В моем понимании академизм — это вкус и культура, когда танец соответствует музыке, технический уровень фигуристов — танцу, костюм — стилю, возрасту. Когда все гармонично настолько, что исполняемый танец можно назвать художественным произведением...
Обидно только, что жизнь у наших танцев слишком коротка: станцевал, и нет его. Даже такой танец, как «Болеро» Торвилл и Дина, который хочется смотреть и смотреть, живет лишь один сезон. Это продиктовано условиями соревнования, и все-таки мне видится расточительность в том, как легко мы предаем забвению творческие достижения танцоров на льду. Очень много танцев моего поколения просто не существует. В фильм, снятый о нашем дуэте, вошли «Кумпарсита», «Румба», «Маскарад», по «Соловей» Алябьева исчез. Очень интересный был номер. «Озорных частушек» в фильме тоже нет как нет. А там Чайковская впервые использовала знаменитый прием композиции, который получил название «круг Пахомовой» — повторяющиеся вращения, которые делаются при движении по кругу.
Сейчас, конечно, все танцы сильнейших спортсменов остаются в видеозаписи, но это скорее архив, чем продолжение жизни танца. Хотя и архив мог бы послужить ценным учебным материалом, если б кто-то об этом подумал. Ведь даже из тех наших «старинных» записей, которые я показываю своим ученикам, они что-то полезное извлекают для себя. В парном катании есть определенные элементы определенной сложности, их немного, каждая находка «патентуется». А у нас каждый новый танец состоит из новых элементов, которые сами по себе нужны только в обусловленном месте. Если танец исчезнет, рассыплется, нового из тех же элементов не составишь. Но значит ли это, что про них надо забывать? Наоборот, их надо изучать, в них надо всматриваться. Может быть, тогда следующему поколению фигуристов не придется «изобретать велосипед». Но у нас нет таких методических пособий. У нас нет и критики, которая существует в балете. Никто и никогда не анализировал постановочные принципы Чайковской или режиссерские поиски других ведущих тренеров в отчетах и статьях о фигурном катании вместо этого цветистая риторика, общие фразы, кого-то хвалят, кого-то иногда порицают все в тех же общих выражениях. Но что это дает фигурному катанию? Мы предоставлены сами себе, работаем в замкнутом пространстве своих катков. В среде ученых происходит обмен идеями. Обсуждается все, что имеет отношение и к художественному творчеству. У нас же этого нет. Насколько мне известно, нет этого и за рубежом.
Обособленность, таинственность, которой окружена деятельность ведущих специалистов, приводит к тому, что новых имен появляется мало.
Искусственный лед сейчас есть везде, но география фигурного катания все та же — Москва и Ленинград. Конечно, не потому, что только здесь рождаются талантливые спортсмены, а потому, что здесь в основном работают сильные тренеры...
|
